Температура вроде у младенчества спала, даже ч-т там есть стала, правда, ныне скапустилась я. Жутко мне погано и мерзко, стоню и ною, но все же.
А напишу-ка я тебе, Сашка, про Академию.
Да-да, я как и ты до сих пор не отучилась писать это слово, видимо, по аналогии с Родиной, с большой буквы.
У меня теперь масса опыта, есть возможность сравнить, допустить некие условности и опустить некие подробности. Да, конечно, очное образование и заочное не могу никогда сравниться, да, безусловно, учиться в 17, 18 этсетера лет – это один коленкор, а в 23 и дальше уже совсем другой, да, спору нет, второе образование всегда останется вторым, ему никогда не сравниться с первым, хотя бы потому что уже не бывает все «впервые и вновь» и, наконец, да провинциальному Мурманску никогда не сравниться с Питером, но по большому счету все это частности. Погрешности, которыми вполне можно пренебречь.
Говоря об Академии, я всегда подспудно имею мысль: нам повезло. Безумно, несказанно повезло. Мы даже сами не знаем масштабов своего собственного счастья.
читать дальшеКонечно, тот, кто ХОЧЕТ учиться, учиться будет. Несмотря ни на что и вопреки всему. Как Ломоносов. А кто не хочет… ну, под лежачий камень вода не течет, всем известно. И эту прописную истину я оставляю в стороне. Ибо, это я точно помню, мне в мои 17 (когда я, собственно, и оказалась студенткой 1 курса Академии) хотелось целоваться и прочее, а вот хотелось ли учиться, история умалчивает.
Мы были форменными дураками в своем счастливом тогда. Молиться на преподавательский состав – вот что должны мы были делать. Молиться горячо и самозабвенно. И пример Бабкиной (надеюсь, еще помните это недоразумение) только лишний раз это доказывает. Ныне, порой, я в круговерти жизни могу запамятовать фамилию Сергейчука, Полохало, Селина, Кириллова, Котова, Лихомановой, Баскина, Фридмана и прочих (без обид кого не забыла, а просто не упомянула), но внутреннего ощущения приобщения к высокому, сопричастности я забыть не могу.
… первая лекция. Самая-самая первая. Как сейчас помню, теория государства и права у Фридмана Владимира Соломоновича. Он зашел в 412 аудиторию, это старый интеллигентный еврей и сказал: здравствуйте, коллеги. Мы ни на йоту, ни на секунду своей безалаберной подростковой жизни не заслужили такое обращение, а он задал тон, настроение. Это уважение к себе самой, которое он заронил во мне тогда, уважение не к молодости и чуть зависти к тому, что у нас, оболтусов, все впереди, а уважение к человеку думающему, разумному, с надеждой на то, что сознательно пришедшему грызть гранит науки, я несу в себе до сих пор. И вот пришел тут у нас намедни новый главарь, на первом совещании, ясен перец, никого толком по имени запомнить еще не успел, уважительно, почти ласково называл коллеги, чтобы не ошибиться. Он не знал про Фридмана и прочее, а меня это так подкупило.
Я помню, как мы по первости дебоширили, возмущались этой вечной традицией тащиться за кафедру, чтобы вякнуть хотя бы полслова. И не оценили этой громадной услуги, дарованной нам преподами, даже не услуги, дара, правильнее будет сказать, впрочем тут уже получается не то: дарованный дар. Дар - не бояться аудитории, не бояться и не стесняться высказывать свои мысли вслух. Да, я знаю, что могу быть неправа, могу ошибаться, но стыда и стеснения от ошибок нет, потому что думать не стыдно, стыдно не думать. Нас научили признавать свою неправоту, нам привили это колоссальное в жизни умение: изменить точку зрения, не спорить ради спора. И все это так подспудно, так играючи и ненаверняка. Между делом.
Признаюсь честно, я произвела большой фурор на первых порах в своем уже втором универе вот этой вот нестыдливостью сказать, небоязнью думать и рассуждать. Уверена, многие меня, скажем прямо, ненавидели. Я из месяца, отведенного на сессию, появлялась в лучшем случае на неделю, выступала со своим докладом «есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе, да какая хрен разница» на первой же паре, запоминалась преподу и усвистывала дальше работать и вкладывать жизнь в ребенка. Я не сидела на парах, не писала лекции, могу только представить, как это было обидно остальным. Впрочем, мне было и есть все равно, у меня при любом раскладе оставалась моя Академия.
Академия, которая научила меня мыслить, думать, рассуждать, тыкаться влажным носом в темноте в поисках истины, бороться и искать, найти и не сдаваться. Вторая учеба научила меня, точнее пыталась научить заучивать, зазубривать бездумно. Разница между ними – шириною в пропасть.
И только теперь я начинаю понимать, что не было лишних дисциплин в нашем расписании, как бы тогда не думали. Они все были для чего-то или кого-то нужны. Страшно сказать, я и теперь вспоминаю лекции той же Шакуновой и пользуюсь замшелой теории государства и права, все это мне и теперь с пользой идет.
Я, наверное, могла бы писать и вспоминать бесконечно! Это только вершина айсберга и только про непосредственно учебу. Можно до потери пульса говорить о нашей группе, например, о людях в ней, о моделях взаимоотношений, отдельно о каждом преподавателе, господи, о библиотеке и сексуальной походке я тоже вспоминаю. И, конечно, можно писать трактат про моих девочек, которых несмотря на годы и расстояния, теперь уже и невзаимопонимания, обусловленные вполне объективными причинами, а именно: встречами раз в год, все равно люблю. И ничего не могу с собой поделать. Это так глупо и несовременно, и, наверное, я люблю именно тех людей из прошлого, сейчас они не такие, но одно я знаю твердо, пусть это мое отношение что ли, болезненное цепляние за прошлое позволит им ну хотя бы раз в год вновь стать ими, теми девчонками. Раз в год можно, а может даже нужно.
И еще, на днях я нашла наш, ваш комикс «Боевые подруги»… Не хрен пенять на 2 бутылки пива, которые я вылакала до этого, я хохотала как заведенная. И плакала.
Всегда утверждала, что самое глупое на свете занятие – жалеть о прошлом. Как бы то ни было, свое прошлое надо научиться если не любить, то уважать, вынести из него уроки, но не жалеть, не отрицать и не забывать. А вот своим прошлым гордиться, любить его, обожать, холить, лелеять (не за все, не скрою) – это тот очаровательный чемодан с удобными ручками и на колесиках, который я с удовольствием несу в течении своей жизни. Мне плевать на более современные модели и актуальные в этом сезоне цвета. И я искренне, на полном серьезе по гроб жизни благодарна родителям за этот багаж.
Моя жизнь наполнена парадоксами, ведь несмотря на все вышесказанное горжусь я собой именно за вторую учебу и мой многострадальный второй диплом. Наверное, потому что получила его для себя, а не для родителей, как первый, потому что это именно так. Уж не знаю, взялся бы кто со мной поспорить в этом. Но моя Академия всегда останется при мне. Как имя нарицательное, как некая данность – ибо мне кажется, что по-другому быть не могло, потому что по-другому быть не могло. И я горжусь причастием к этому многочисленному клану выпускников нашей Академии.
Пыс-пыс, и отдельно: почти каждый преподаватель в Академии, как и она сама, заслуживает этой большой буквы – Преподаватель. Они в тандеме за 5 лет, несмотря на мои категорическое отрицание всего длящегося и болезнью, когда мне слишком быстро все надоедает, не только не отбили во мне желание учиться, но, напротив, заставили войти во вкус. Нет, о третьем высшем я не помышляю, но, может перевернется и на нашей улице цистерна с красным сухим доведется повысить квалификацию в своей родной альма матер. По крайней мере, в программу развития муниципальной службы, которую по долгу службы мне пришлось написать, я такую строчечку включила.