А прощение? Что простить не сможешь - если такое есть.
Очень долгое время я думала, что никогда не смогу простить измену. Тут, конечно, можно долго и нудно растекаться мыслею по древу о своих отношениях к Ване, о 9 годах, прожитых вместе, о том, что это на данную секунду времени человек, который г-т в предпоследнюю очередь – мой муж (ох уж эти социальные роли!), в предпредпосленюю – мужчина, но, прежде всего, он – друг, товарищ и брат. И уже не раз, и даже не два, когда не было рядом никого, а он был; он был это время рядом и даже если не понимал, то делал вид, что понимает, и прощал мне мои слабости. Конечно, его измена – самое страшное, что может поместиться в моей голове.
Впрочем, время идет, меняются отношения, чувства приобретают разные краски и насыщенность, меняюсь я, мудрею, может (пора бы уже!), и сейчас для себя я не могу четко объяснить, что такое измена. Физическая ЕГО близость с другим человеком для меня сейчас неприемлема, невыносима, разрушительна как цунами. Но я не уверена, что непростима. Поскольку сама для себя я такой мысли, такой возможности – измены – я не отрицаю. Я день ото дня колеблюсь между выбором, что для меня было бы лучше: вовсе не знать о его измене или узнать об этом от к-т другого.
… Есть у нас с Ваней некая эфемерная договоренность об этой пресловутой честности. Уговор рассказать об измене самому или самой. Да, Вер, все дело в доверии, и я думаю, стена непонимания, отчужденности, состояния, когда люди становятся чужими друг другу – все это не возникает мгновенно. И мне, может опрометчиво, кажется, что он бы мне смог объяснить это лучше, нежели доброжелатели со стороны. И я бы поняла? Простила?
Не знаю, на самом деле есть вещи, которые я бы простить не смогла: ну это совсем крайние ужасные случаи – маньяки, насильники и прочие ублюдки, издевающиеся над людьми, детьми. И не дай Бог, чтобы мне это к-т пришлось испытать. И не дай этого Бог никому. Я не буду говорить о таких случаях.
А так, в принципе, я смогу простить все. Вернее, мне не очень знакомо, мне не очень понятно слово «простить». Я из разряда людей: нет, я не злопамятная, просто я – злая и у меня память хорошая. То, что было мне больно, обидно таким и остается, я этого не забываю. Со временем эмоции меркнут, и я даже могу мило и непринужденно общаться с этим человеком. При чем совершенно искренне, но я не забуду. Моей эмпатии хватит на 5-х: я для любого почти всегда смогу найти оправдания, обстоятельства, извиняющие его, я начну с себя. Я для себя – человек, которому не прощается ничего и никогда. Я – самый строгий критик для самой себя. Да, с собой жить сложнее, чем с окружающими, поэтому свои поступки и промахи я забываю почаще и побыстрее, но и они всплывают даже через много лет в самый неподходящий для этого меня момент.
Прощение – это нечто вне моей компетенции. Я не даю себе таких полномочий. Но я ни забываю, долго, мучительно долго.
Я не забываю кучу, просто гору всего своему отцу. Я нашла ему уже миллиард оправданий, я допускаю, что он не такой как моя мама, ну нет у него стержня внутри, да, он – мой отец, я ему многим обязана, но не забуду никогда многих его поступков, его слов в адрес моей мамы, когда я не выдержала и сказала: не дай тебе Бог, милый папа, еще раз в моем присутствии сказать нечто подобное; ты знаешь, я развернусь, уйду и навек забуду, как тебя звали и что у меня вообще был отец. Да, теперь мы разговариваем только на нейтральные темы, и многие видят, что он меня не боится, нет, опасается.
Я не забываю Ване его, скажем, невоздержанности в алкоголе в канун нашей первой годовщины свадьбы. Когда мы жили здесь первый год, когда было так трудно даже просыпаться по утрам от ужаса осознания того, во что ты превратил свою жизнь. Я поняла его, мы пережили это вместе, но я не забыла. И он знает об этом. И еще о том, что я могу «выплюнуть» ему об этом, и ему будет очень неприятно.
Да я даже сосиску Ване не забываю. В период моей беременности он работал и учился, убегал рано, а я училась во 2 смену, еще и много прогуливала, поэтому вставала поздно. И вот встала с утра в блаженной неге, и так мне захотелось сосиску вареную жуть просто, как может захотеться только беременной. А Ваня с утра убегал, ничего больше в холодильнике не нашел, чтобы можно было сжевать так быстро, он ее съел… В семье был грандиозный разбор полетов. Я до сих пор эту сосиску ему не забыла.
Я оставляю за людьми право вести себя как им заблагорассудиться, оценивать свои поступки самостоятельно, я не буду их осуждать (по крайней мере напоказ), но они не могут быть уверены в том, что в один момент я не воткну им в жопу заточку с теми воспоминаниями.